Директор и редактор «Юнпресс-Пермь» сходили на пластический спектакль «Мы», премьера которого была в марте этого года. Известная антиутопия Евгения Замятина о невозможности принудительного счастья любопытно вписалась в репертуар «Театра-Театра».

 

Начнём с того, что в конце вышел Егор Дружинин. И, конечно, Дима Масленников. Последнее время популярность им приносит наставничество и участие в шоу «Танцы на ТНТ». Это было неожиданно. И приятно.

А вообще начнем с того, что мы не эксперты в пластическом театре от слова совсем. Как, впрочем, и в опере. Но когда нас это останавливало? Мы смело пошли на спектакль без особой подготовки (чем это закончилось в первый раз, можно прочитать тут).

Несмотря на опыт, вопящий нам: «ЧИТАЙТЕ ЛИБРЕТТО!!!», нарушать нашу добрую импровизированную традицию мы не стали. Всё-таки спектакль по роману, который мы действительно читали (и вы скорее всего тоже). Сей подход сделал нас героями мема «Ожидание/Реальность».

Про «Читайте либретто, друзья»

Итак, либретто помогает просто тупо понять, что будет происходить на сцене. Потому что постановка — это интерпретация оригинального текста. А так как язык интерпретации (танец) нам знаком не сильно хорошо, либретто помогает объяснить, что там на сцене творится вообще.

Например, Нина словила когнитивный диссонанс от того, что представляла O-90 круглой и доброй – всё как в книге описывал её D-503:

«Милая О! — мне всегда это казалось — что она похожа на свое имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы — и оттого вся кругло обточенная, и розовое О — рот — раскрыт навстречу каждому моему слову. И еще: круглая, пухлая складочка на запястье руки — такие бывают у детей».

В спектакле О-90 внешне больше напоминает дочку Снежной королевы с острыми коготками, которая чуть что топает ножкой и дня не может прожить без D-503. В общем, не такая по-детски милая и круглая, как в книге.

А вот I-330, наоборот, на сцене была максимально женственна, округла и по-кошачьи грациозна, хотя в книге герой отметил странное сочетание:

«Высоко вздернутые у висков темные брови — насмешливый острый треугольник, обращенный вершиною вверх — две глубокие морщинки, от носа к углам рта. И эти два треугольника как-то противоречили один другому, клали на все лицо этот неприятный, раздражающий Х — как крест: перечеркнутое крестом лицо».

Смотреть постановку через призму либретто проще, чем через личное восприятие литературного оригинала (второе со спектаклем вряд ли когда-то сойдётся).

Про авторское прочтение

Полезно будет и почитать в целом о спектакле. Уже после театра на сайте «ТТ» нашли комментарий Дружинина:

«Я не думаю, что в пространстве одного пластического спектакля мы сможем сформулировать даже 50% смыслов произведения. Нас будут интересовать не столько и не только социальные потрясения, сколько человек на фоне этих социальных потрясений».

А дальше он добавляет, что эта история будет про героя, мир которого меняется из-за влюблённости в бунтаря. И вот он вынужден выбирать – идти ли ему за своей любовью против системы, к которой он привык, или следовать зову сердца.

И тут всё встаёт на свои места. Дело в том, что после спектакля у нас с Ниной остался небольшой осадок. Антиутопия Замятина, как и положено классической антиутопии, не про любовь, а про политику, где рассматривались все слои общества с разных сторон, тонко переплетаются философские мысли и математические модели.

А здесь – много людей, но одна история, где герой любит то одну, то другую, а потом снова первую. Такой исход печалил малость, но после этой цитаты Дружинина как-то полегчало чуток. Либретто не читали, а основной посыл (что человек и его переживания в фокусе) с языка танца считали. Пусть и более прозаично в отличие цитаты постановщика.

 

Про Танцы в «ТТ»

Вообще, вопрос «Как говорить про политику языком танца?» остался открытым. (Возможно, это и не нужно). В спектакле, когда дело доходило до интегральных разборок и революции, у актёров менялись движения: они становились более резкими, отрывистыми и механическими.

Движения в этот момент всё больше превращались в пластические фразы, которые часто усиливались речитативом. От массовых сцены, где толпа скандирует: «Я – это мы. Мы – это я», вибрируют барабанные перепонки. Бунт мы проживаем как разгорячённая толпа, мотивы которой утонули в инстинктах и движениях.

Наверно, этим и любопытен пластический спектакль. Его историю в основном воспринимаешь через что-то внутренне осязаемое и тактильное. В классических постановках мы можем искать смыслы в речи героев, а здесь мы их считываем по восприятию чувственного языка танца и технологичной стенографии.

Голограмма Благодетеля, следящая за жителями, скользящие формулы, ловушка-додекаэдр (см. фото) эффектны, как и сами танцы.

 

Возвращаясь к скрытым смыслам, отметим костюмы: несмотря на одну стилистику и чёрно-бело-салатовую гамму (в этот раз в «ТТ» нет фирменного красного), все костюмы какой-то деталью да отличались. Нине показалось это символичным: хоть всё вокруг серо и математически подведено под общий знаменатель Единого государства – мы всё равно разные.

Пластический спектакль, несмотря на многолетнюю историю, нельзя считать масскультом (как минимум для Перми). Пока это всё-таки что-то экспериментальное, можно даже своеобразным театральным артхаусом назвать. И здесь эксперимент удается: свет, цвет, звук, декорации, движения — все работает на замысел режиссера. Занятно, что «Я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить» показывают все-таки телом, движением.

Классно, что «ТТ» в танцах.

Post scriptum про стены (спойлер!)

Любопытная, кстати, история про стены. Мы заходим в зал, звенит третий звонок, и голос Благодетеля просит отключить нас «…то, что у дикарей называется мобильниками», — четвертая стена нервно трясется и собирается отойти в сторонку.

У Замятина весь сыр-бор разворачивается у Зеленой Стены — она отделяет счастливый разумный мир от дикарей, её хотят взорвать террористы, и через дверь в ней нужно пройти, чтоб оказаться ближе к зрителям — четвертая стена, тебе с нами явно не по пути.

Заканчивается спектакль тем, что Благодетель стоит у Зеленой стены и таинственно так и торжествующе смотрит в зал какое-то время, потом кивает головой, проходит сквозь дверь и кланяется как уже актер Алексей Каракулов.

Четвертая стена все же выстояла (как и Зеленая в романе), — ну и прекрасно, ну и пожалуйста, ну и не больно-то и хотелось нам в Перми этого четко выверенного математического счастья.